Ко времени Саровских торжеств катастрофа уже созрела. К 110-летию со дня обретения мощей и прославления прп. Серафима Саровского

В мыслях о дореволюционной России православный человек порою… теряет голову! Ему кажется, что «если бы не враги, то все было б в порядке». И на Саровские торжества смотрит как на свидетельство в пользу такого отношения: всенародный мол был ведь праздник! Увы, «всенародным» он не был. Ибо образованная часть населения, в большинстве своем, не была солидарной с ним (хорошо еще, если безразличной…), и уже тогда можно было говорить о разделении России: на ту, что была верна Христу и верна традиционным устоям, и ту, что была отравлена мечтами о лучшей жизни по «освобождении» от «обветшавшего». В настоящей статье, посвященной 110-летней годовщине прославления преподобного Серафима, мы предлагаем читателю взглянуть на это разделение.

На торжествах в Сарове

Государь Николай II несет раку с мощами прп. Серафима Саровского

Торжество прославления Преподобного ознаменовалось множеством исцелений. Государь писал в дневнике 19 июля 1903 г.: «Подъем духа громадный и от торжественности события, и от поразительного настроения народа. <…> Слыхали о многих исцелениях сегодня и вчера. В соборе, во время обнесения святых мощей вокруг алтаря, случилось также одно. Дивен Бог во святых Его. Велика неизреченная милость Его дорогой России; невыразимо утешительна очевидность нового проявления благодати Господней ко всем нам». Царской Чете на всю жизнь запомнится то обнаружение веры в русском народе, что встретилось им в Сарове. И когда Государыня в Тобольске будет смотреть в окно на веселых красноармейцев и спорить, до слез,  со своей собеседницей: «Они хорошие!», то и в этом, думается, скажется вера в русский народ, ставшая, после Саровских торжеств, и для Царя, и для Царицы непреложной.

В Сарове были тогда не десятки, а сотни тысяч народу. В каждом месте людей было множество. И вот разносился слух: сейчас туда-то прибудет Царь. Ждали, смотрели. И узнавали, что едет, по перемещавшимся крикам «ура». Иногда Государь с приближенными оказывался в непосредственной близости к толпам людей. К нему бросались: хоть край одежды поцеловать. Но ни разу не то что не затолкали, но и вообще не проявили никакого бесчинства, и это при многих тысячах людей. Государь писал в дневнике 18 июля: «В самый жар дядя Сергей, Николаша, Петюша, Юрий (великие князья – А.М.) и Я  отправились пешком в пустыньки вдоль Саровки. Мама, Аликс и другие поехали в экипажах. Дорога, идущая лесом, замечательно красива. Вернулись домой пешком; народ был трогателен и держался в удивительном порядке».

Царь с членами семьи и приближенными прибыл в Саров к вечеру 17 июля 1903 г. Очевидец так описывает это событие: «От трезвона на колокольне положительно звенели стекла в окнах теплого собора, около которого мы стояли. Но вот и эту могучую звуковую волну стала проникать какая-то другая, неопределенная волна звуков. Сила этой волны все увеличивалась, она приближалась, становилась яснее, наконец, подкатилась к стенам монастыря, ворвалась за его ограду, и с такою мощью, что, казалось, пересилила гул колоколов. То гремело восторженное «ура», вырывавшееся из десятков тысяч грудей стоявшего вне монастыря народа. Он приветствовал подъезжавших к монастырю своих обожаемых Царя, Цариц и других членов Императорской Фамилии.       Лишь только остановились экипажи, как смолкли народные клики, прекратился звон колоколов.

 

Воцарилась такая тишина, что, закрыв глаза, можно было подумать, что ни в ограде монастырской, ни около монастыря нет ни души. Среди такой тишины митрополит Антоний обратился к Его Величеству с кратким приветствием». Это происходило вне ограды. Но вот царственные паломники входят в монастырь, и очевидец продолжает: «Все стояли точно внутри храма во время совершения богослужения; все забыли о своем намерении приветствовать Царя и Цариц теми же кликами, какими приветствуемы они были за монастырской оградою, и поистине эти клики «ура!» в этот момент здесь были бы так же неуместны, /…/ как если бы они раздались в самом храме. / При звоне колоколов, среди живых стен в благоговении молчавшего народа шествовали Их Величества от святых ворот к Успенскому собору, причем изволили кланяться на обе стороны. Точно очарованная стояла народная масса».(см. «Преподобный Серафим, Царь и народ. Чудо прославления». Серафимо-Дивеевский монастырь.2003, стр. 34) Через четырнадцать лет, горьким образом, повторится это народное благоговение: люди, собравшиеся на станции «Александровка», ранним утром 1 августа (по старому стилю) 1917г., молча махали платками и шапками вслед поезду, увозившему Царскую Семью за Урал…

 

Еще было далеко до того, еще шли торжества прославления Преподобного, в которых сокровенная вера многих и многих российских людей проявила себя столь явно, столь радостно и столь благодатно. Приведем живую сценку тех дней. Вспоминает митрофорный  протоиерей Василий Бощановский: «Идем. Навстречу из купальни выходит мужчина среднего возраста, высокого роста, темный шатен. Идет и горько плачет. Спрашиваем: «Что с тобой? Чего плачешь?»… Оказалось плакавший во время рубки леса был придавлен павшим деревом, лишился обеих ног; в течение 10 лет лежал пластом на постели. Теперь на носилках он был принесен в купальню, и после того, как его окатили водой из колодца преподобного Серафима, он получил внезапно полное исцеление. «Чего же ты плачешь?» – гудела толпа. «Сюда как больного меня привезли добрые люди. Теперь я здоров и должен возвращаться домой на свой счет, а у меня ни гроша» – утирая слезы, говорил исцеленный. / Общий добродушный хохот и выкрик из толпы: «Держи шапку! Добрые люди! Батюшка Серафим дал ему исцеление, а мы своими пятаками поможем ему добраться до дома». /…/ Результат получился быстрый и благоприятный для исцеленного: шапка наполнилась деньгами, и лицо плакавшего озарилось светлой улыбкой…» («К батюшке Серафиму. Воспоминания паломников в Саров и Дивеево. (1823 – 1927)». М. 2006, стр. 410 )

Два слова об источнике привлекаемых сведений

Прежде, чем обратиться ко второй части статьи, следует сказать о том современном российском ученом-историке, благодаря которому, главным образом, мы имеем возможность взглянуть и на «параллельную», если так можно выразиться, Россию начала ХХ века. Это Сергей Фомин, автор, удивительно плодовитый и хорошо знакомый православным читателям по многим книгам: и о святителе Иоанне Тобольском, и о матушке Фамари, и о Несторе Камчатском. Особо отметим его издание книги игумена Серафима Кузнецова «Православный царь-мученик», подробные комментарии к которой превышают по объему размер самой книги игумена Серафима и сообщают ей серьезную основательность. Увы, этот автор является почитателем Григория Распутина. Он прикладывает много усилий к тому, чтобы обелить это имя, в частности, выступает (в интернете) со вполне содержательной критикой известной книги А. Варламова «Григорий Распутин» (ЖЗЛ 2007). Вопрос о Распутине – сложный, здесь не место уделять ему большое внимание, отсылаю читателя к своей статье. Все же нельзя было обойтись без его упоминания, поскольку исторические сведения для следующей части взяты из книги С.В. Фомина «А кругом широкая Россия…» (М. «Форум», 2008; после цитаты в скобках указан номер страницы этой книги), являющейся одним из объемных томов многотомного (и еще не завершенного) издания с общим названием «Григорий Распутин: расследование». Купить его можно практически только в одном магазине – издательства «Русский вестник». Нужно лишь быть морально готовым, что, войдя в магазин, столкнешься с большим количеством откровенно антисемитской литературы (чего стоит, например, такое название: «Научные основы антисемитизма»). Однако указанная серия С.В. Фомина, несомненно, достойна внимания – по обстоятельности рассказа, по широте охвата разнообразных явлений русской жизни, по привлечению огромного числа документов (с обязательными ссылками на них) это издание заслуживало бы названия «Энциклопедия русской жизни начала ХХ века», но такова уж была воля автора, что он сам (хотя бы через название) поставил себя в положение «на задворках». Печально, но ничего не поделаешь.

Дом, разделившийся сам в себе…

Увы, к началу ХХ века давно уже не было в нашей стране единодушия и единомыслия. Интеллигенция мечтала о «новой России» и все больше пренебрегала еще живой и настоящей, не воображаемой отчизной.  Принято считать, что Царь Александр III крепкой рукой пресек революционную смуту. Но такой художник, как Илья Репин именно в царствование Александра III писал свои печально-известные полотна «Арест пропагандиста», «Не ждали», «Отказ от исповеди» и, значит, внутренне «разруха в головах» умножалась. Отказ от православия побуждал искать иного  служения –  революции. Но и без мечтаний о ней совсем не все разделяли радость Саровских торжеств. Документы тех лет – письма и публикации – показывают горькую правду. Князь В.М. Волконский, в то время предводитель дворянства Шацкого уезда Рязанской губернии, вспоминал: «Вокруг этого события было тогда очень много шума, и литературного, и словесного. Шум был недоброжелательный: говорили об административном влиянии на епархиальный мир, почти что о приказе признать Старца Серафима Саровского святым; уже потихоньку шептали о посторонних «темных» влияниях в дворцовых кругах – тогда еще не смели клеветать прямо на Царскую Семью» (276) Выражение «темные влияния» уж больно похоже на выражение «темные силы», сыгравшее столь заметную роль в клевете на Царскую Чету перед революцией 1917 года.  Значит, и тогда уже кем-то привносилась в «общество» клевета. Были, действительно, активные люди, сознательно вставшие на путь разрушения устоев. Им верили – вот что было плохо. Читали и верили – иначе не было б разрушения. В XIX веке по всей России читающая публика знакомилась с  «Колоколом» Герцена. А в начале ХХ века возник новый оппозиционный журнал, издававшийся за границей – с 1902 года – теоретиком легального марксизма П. Струве и распространявшийся в России – «Освобождение». И если в «Колоколе» Герцен (в 1861 году; статья называлась: «Ископаемый епископ, допотопное правительство и обманутый народ») насмехался над прославлением Тихона Задонского, то теперь в «Освобождении» глумились над прославлением Преподобного Серафима.

В статье от 2/15 июля 1903 г. журнала «Освобождение» «передовые люди России» читали следующее: «Слишком долго наша интеллигенция пребывала равнодушной ко лжи и насилию, творимому над ее душой – во имя православия ради самодержавия. Необходимо начать и организовать широкое движение массового разрыва с православной церковью тех, кто духом давно отстал от нее. /…/ Неправославным русским из интеллигенции необходимо, наконец, полсдеовать примеру народа и решиться на оказательство своего неправославия (под «примером народа» подразумеваются многочисленные секты в России – А.М.). /…/ Волне народного диссидентства должна пойти навстречу волна диссидентства интеллигентского. Несколько лет совместной борьбы народа и интеллигенции – и «принудительное православие» перестанет существовать. Современная «смута» да не будет только народной революцией, но и народной реформацией. Открытое и решительное оказательство неправославия теми, кто неправославен по духу и православен по метрике, есть обязательное дело совести, личной и общественной. И медлить с этим, значит поддерживать ту смрадную атмосферу лжи, в которой гниет всякий огонь религиозного одушевления  и человеческая совесть ежечасно предается поруганию, но зато открываются… мощи, правда, истлевшие, и сооружаются серебряные раки./…/ Полицейское ведомство православного исповедания судорожно ищет живых и мертвых святых, мобилизуя для самодержавия сегодня кости Серафима Саровского, завтра уста Иоанна Кронштадтского. И выходит соблазнительно и неблаголепно. / Духовной дружине русских борцов за религиозное освобождение нечего искать руководителя и вдохновителя. Давно на чреде этого служения – Лев Толстой, исполин русского духа» (278-279).

Приводя цитату из другой статьи в том же номере, подписанной псевдонимом «Аврелий», С. Фомин поясняет что под этим псевдонимом писали в то время свои статьи поэт В.Я. Брюсов и историк Е.В. Тарле. Статья еще резче предыдущей: «…Когда я вспоминаю, как г. Венцеслаус фон Плеве через тамбовского губернатора г. Готхольда-Карла вон дер Лауница приказал костям Серафима Саровского стать «мощами» (и бысть!); /…/ когда думаешь о сотнях и сотнях подобных фактов, отчетливо характеризующих всю эту проституцию в рясах и ризах, – невольно говоришь: ничего, продолжайте в том же духе. Продолжайте обращать святая святых для миллионов искренне верующих людей в полицейский цейхгауз, откуда по востребованию, по первому свистку вы являетесь с проповедями, чудесами, мощами, крестными ходами и предсказаниями, подобно тому, как из соседнего отделения цейхгауза другие полицейские, но уже не в черных юбках, а в синих штанах, тоже по первому свистку, выбегают с нагайками, ружьями и кастетами; продолжайте позорить и топтать в грязь себя и свое звание. Пусть общество и народ окончательно удостоверятся, что нет у правительства ничего, ни одной моральной силы; что все, к чему оно прикасается своими смердящими руками, превращается в дрянь и грязь» (280).

 

В летних номерах 1903 г. журнал «Освобождение» регулярно печатал статьи, глумившиеся над прославлением преп. Серафима, с такими, к примеру, названиями: «Истлевшие мощи», «О том, как возят царя в народ». (280). Статья, которую С. Фомин определил как «апофеоз гадости», называлась «Оргия чудотворения», она была написана уже после прославления преподобного Серафима. «… В самом Сарове, – говорилось в этой статье, – несмотря на рабочую пору, оказалась обычная в таких случаях масса богомольцев и богомолок, терпеливо переносивших  всякие лишения, проживавших последние деньги и являвших собою самую благодарную среду для всяческих легенд о чудесах. И чудеса совершались во множестве, чуть не на каждом месте саровской земли, по 10, по 15 в день. /…/ По наблюдениям очевидцев и по тому, что рассказывают они, надо думать, что большая часть саровских чудес являлась или довольно грубой подделкой, или плодом непосредственного творчества стоустой фанатизированной толпы. Любопытно, что в исследованных очевидцами случаях, почти всегда вскрывалась связь исцеленного с церковными учреждениями: или он учитель церковной школы, или сын церковного старосты, или причетника. И чудеса тотчас же записывались жандармским офицером, специально приставленным к этому делу. /…/ «Наверху» в это самое время происходило использование чудес в целях развлечения самого самодержца и направления его чувств и мыслей в духе желательном г. Плеве. /…/ А народ, т.е. простой народ? О его настроении, кроме, конечно, богомолок и жаждущих исцеления, разумеется нельзя судить по саровским торжествам» (281-282)

К сожалению, яд клеветнического слова принимали с готовностью. С. Фомин замечает: «Влияние заграничного «Освобождения» явственно в частных письмах «передовых российских людей». / «В день приезда, – сообщал служащий рязанской земской управы другу в Швейцарию, – по всей линии будут стоять солдаты, через два шага по солдату. И проедет Он, «богопомазанный шут». Вот как встречаем мы кормильца-Царя!/…/Все чинуши нашего управления, с кем ни говоришь поодиночке, все возмущаются этим, трунят и смеются, высказываются все так откровенно, а при других – ни-ни». / «Саровские торжества, – писала жительница Темниковского уезда Тамбовской губернии М. Новосильцева в Висбаден, – прошли вполне благополучно. Царь неистово предавался всем религиозным церемониям, погружаясь в святой источник, опускаясь в подземелье, нося останки Серафима, присутствуя при всех службах. А Царица отдавалась всему этому еще более рьяно (бывшая лютеранка!). Если после всего этого у них не родится сын, то это будет актом черной злобы со стороны самого Серафима». (282)  С. Фомин указывает в одном месте, что приводит письма, перлюстрированные полицией, он дает ссылку на сборник «Николай II и самодержавие в 1903 году» без более подробных указаний, видимо, это один из обличительных сборников, составлявшихся в 1920-е годы.

Увы, мы видим, что в так называемом «обществе» быть православным, а тем более быть лояльным к власти становилось уже неприличным. Катастрофа 1917 года заключалась в истощании веры и оттого истощании царелюбия в народе (состоящем не только ведь из «простых людей»), вплоть до общего безразличия к судьбе отвергнутого Царя. Эта катастрофа осуществилась врагами отечества. Но она выросла снизу, была подготовлена самим народом, его мыслящей частью («головой»).

П.Б. Струве

 

Справедливости ради, нельзя не сказать о том, что взгляды П.Б. Струве претерпевали большие изменения. В 1905 году журнал «Освобождение» издаваться перестал. Смута 1905-1907 гг. произвела на П.Б. Струве ужасающее впечатление, и он принимает активное участие в знаменитом сборнике «Вехи» (1909), где публикует статью «Интеллигенция и революция», из которой стоит привести, для примера, следующую формулировку: «В безрелигиозном отщепенстве от государства русской интеллигенции – ключ к пониманию пережитой и переживаемой нами революции». А что же сам издавал и так незадолго? Петра Бернгардовича это искренне жгло. В 1918 году он издает сборник «Из глубины», в котором пишет программную статью «Исторический смысл русской революции и национальные задачи». Будучи в эмиграции, в Париже, на страницах журнала «Возрождение», Струве открыто и страстно выражает свое покаяние за оскорбительные выпады (в журнале «Освобождение») против Царя. В статье 1925 года, под названием «Неувядаемая красота», он пишет: «Сквозь свой спорный, как все в политике, политический облик Николай II выявил другой и непререкаемый нравственный облик, который мало кто подозревал в нем» (см. А.Н. Боханов «Самодержавие», М. 2002, гл.6). Таким образом, П.Б. Струве, будучи когда-то одним из главных лидеров «освободительного движения», стал, быть может, единственным из плеяды разрушителей, кто от сердца покаялся.

Свидетельства паломников

После омута черных, кощунственных мыслей наших (не столь уж и давних) предков, в который пришлось погрузиться читателю, необходим свежий воздух. Обратимся заново к цитированному выше сборнику материалов «К батюшке Серафиму. Воспоминания паломников в Саров и Дивеево» и приведем два свидетельства. Первое – известного духовно писателя Евгения Поселянина из его книги «Письма из Сарова», вошедшей в указанный сборник. Писатель рассказывает:

«Стоя неподалеку от раки, я услыхал ужасные вопли, несшиеся от северных входных дверей храма. Я пошел туда. Восемь мужиков с трудом несли бившегося в их руках немолодого обросшего волосами мужика. Своим видом он напомнил мне какого-нибудь страшного гнома из детских сказок. Внутри его какой-то страдающий голос кричал: «Выйду, выйду!». / Я шел около, пока его несли по собору к раке. У раки он затих, словно лишился чувств. Я смотрел на лицо его, когда его подвинули, чтобы приложиться к раке. Оно было искажено так и такое было на нем выражение, что страшно было смотреть./  Его приложили, он очнулся и отошел совершенно освободившимся от страшной власти и здоровым. / Чрез несколько минут я застал его на другом конце собора. Бывший староста Казанского в Петербурге собора граф Н.Ф. Гейден записывал место жительства его. Вокруг стояло много народа. / Оказывается, он страдал 30 лет и имел от исправника свидетельство, что болен тяжелой формой «кликушества». / Исцеление это произвело особо сильное впечатление. Фамилия его, кажется, Панцов. / Страшно было подумать, что 30 лет, с 18-летнего возраста эта душа была лишена Исповеди и Причастия./ Я спросил его, ели ли он что-нибудь. Он был натощак. Не тут ли, в радости исцеления, было ему идти к Чаше./ Я попросил архимандрита Владимира исповедовать его, а в конце обедни он спокойно приобщился». (стр. 339)

 

Страшно подумать о «тяжелых формах кликушества» у тех, кто так «вдохновенно» и так «искренне», как мы видели, хулил в то время Царя и Церковь. Хорошо, что за Струве можно порадоваться, большинство же сторонников «освобождения» считали, что с ними-то все в полном порядке.

В заключение, думается. Стоит привести свидетельство… тишины! Приведем отрывок из воспоминаний В.П. Шнейдер: «Еще картина – ночь, звездное небо, полная тишина на монастырском дворе, стены белеют, а вдоль стен от Святых ворот под гору, вниз через мост, теряясь в лесу, длинная вереница богомольцев, ждущих своей очереди приложиться. / По Сатису костры, свечечки, как ивановские червячки, светятся. Изредка из толпы голос возвышается чей-нибудь, голос, умоляющий казачка пустить приложиться – «вторые сутки маковой росинки во рту не было». Иногда маленький переполох, кто-нибудь перебежит двор, чтобы стать поближе, казак за ним. Этим пользуется уже целая группа; в три погибели согнувшись, чтоб быть менее заметными, пускаются во всю прыть еще несколько человек в ту же сторону. Но порядок быстро восстанавливается и опять торжественная, умилительная тишина». (стр. 289)

Тишина и мир на сердце чувствуются в этом рассказе – тот «дух мирен», что стяжать нам заповедал батюшка Серафим.

 

 

Андрей Мановцев