Большой портрет прп. Серафима Cаровского, который висел в кабинете Его Величества.
Год кончины преподобного Серафима – 1833. Это не такое далекое от нас время. Довольно много мы знаем об этом времени, история все вполне сохранила. Даже тот, кто никогда специально историей Отечества не занимался, помнит: еще жив Пушкин, и еще ему жить несколько лет. Начал писать Гоголь. Уже имело место восстание декабристов. Станционный смотритель, версты полосаты, гусары, Николай I на престоле. Недавно был обер-прокурор Синода Голицын, а теперь обер-прокурор Синода Протасов. Каждый может вспомнить по своей области, кто из науки, кто из образования, кто из того, чем он занимается, то, что примерно было в это время. Но когда мы читали акафист преподобному, когда мы смотрим на изображения, которые украшают стены нашего храма, ничего этого там нет. Ни императора, ни писателей, ни поэтов, ни обер-прокуроров, архиереев видно только при обретении мощей преподобного. Но мы вдруг видим Господа Иисуса Христа, Пресвятую Владычицу нашу Богородицу, которые тогда, в начале девятнадцатого века, не когда-то бесконечно давно, а во вполне историческое время являются «убогому Серафиму», как он себя называл. Это с трудом сопрягается в сознании, нам непросто это соединить. Кажется, да, в ту древность, о которой мы читаем в житиях святых: Покров Божией Матери, Влахерны, Андрей юродивый – это как-то еще в ту древность, которая для нас все равно не то, что полусказкой, но эпосом каким-то является, вписывается. А тут вполне регулярный девятнадцатый век, Российская империя, свод законов. Чичиков на бричке примерно в это время ездит, а тут Божия Матерь является «убогому Серафиму».
На самом деле, с преподобным Серафимом, с его житием, службой происходит примерно то же, что с древними святыми. Когда мы читаем о гонениях, о мученических актах древних святых, если мы не историки, которые изучают историю Древнего мира или Древней Церкви, не все ли нам равно, что Максенций, что Диоклетиан? Хотя историки знают – огромная разность между Децием и Диоклетианом, Максенцием и Септимием Севером. При чтении житий – это просто ряд имен, злодеи. Этот злодей – проконсул, этот злодей – начальник провинции, этот злодей – император, гонители. Это более или менее становится уже все равно, потому что перед подвигом святости эта историческая конкретность уходит. Также и перед подвигом святости преподобного становится все равно, кто был обер-прокурором в этот момент. Для истории Церкви это важно, а для истории святости – не очень. И уж тем более мы не помним, кто был губернатором Нижегородской губернии при преподобном. И только историки Церкви, профессионалы вспомнят, кто были архиереи той епархии, в которой преподобный проходил свой подвиг, сколько их было и чем они друг от друга отличались. Это уже становится перед подвигом святости преподобного неважным. В каком-то смысле перестает иметь всякую цену. Не потому, что святость отменяет значимость того, что в земной истории происходит, а потому, что она ее превосходит бесконечно. Когда мы читаем поучения преподобного или читаем о его подвигах, мы понимаем, что он хотя и жил в России XIX века, но так же он мог жить в Египте в V, или в Византии в XIV. Это был бы такой же подвиг предстояния пред Богом, и не очень важно, кто был бы вокруг. В его поучениях, в его подвиге любви христианской нет ничего конкретно исторического, он не дает каких-то специальных советов о том, как действовать в истории, как реагировать на те или иные актуальности. Позднейшие предания приписывают ему что-то, на самом деле мы ничего не знаем, преподобный учит только спасению души, стяжанию Духа Святаго Утешителя как цели христианской жизни, тому же, чему учили Афонские великие подвижники благочестия в XII, в XIV веке, тому же, чему учили первооснователи монашества – стяжание Духа Святаго Утешителя есть цель христианской жизни. Вот это неотмирное свидетельство преподобного конечной целью христианской жизни, каковы бы ни были внешние условия человеческого существования, как бы они ни менялись, ничего не меняется в пути ко спасению. Не может быть другой цели у христианина, кроме как достижение спасения, и нет других способов достижения спасения, как те, что Господь указывает нам и те, что доносит до нас Предание церковное. Писали ли когда-то на пергамене, стали ли потом писать пером гусиным или набирать тексты на гаджетах, как это делают в начале XXI века – это для спасения ровным счетом ничего не означает. Вот, может быть, это важно нам помнить в наше время. Сейчас столько слов говорится о необходимости нам правильно действовать как церковным людям, как церковной организации в наше время. Но правильно действовать в любое время – это значит жить по Евангелию. Тот, кто исполняет заповеди, тот, кто стремится прежде всего Евангелие иметь ориентиром первым, конечным и самым главным, на котором мы строим свою жизнь, тот всегда ответит на запросы и вызовы времени, тот сможет донести свидетельство своим современникам, как преподобный Серафим умел это свидетельство о жизни в Боге, в Церкви, в Духе Святом донести до современников. И потом десятилетия до его канонизации – тем сотням тысяч православных людей, которые молились ему тогда до прославления, и как мы теперь уже более ста лет молимся после его прославления, совершившегося усердием и подвигом царя страстотерпца Николая Александровича.
Давайте и мы, дорогие мои, будем прибегать к преподобному, стараться молиться ему теплее и нечто выносить из его подвига для своей жизни. Да, нам не стоять тысячу дней на камне и не питать диких зверей. И, может быть, не многим из нас придется соприкоснуться видимым образом с видением – не дерзаем сказать – Спасителя или Пресвятой Богородицы, но даже ангелов Божиих или святых угодников. Но каждый из нас должен иметь тот вектор духовной жизни, то устремление, о котором говорил преподобный, и тогда наша жизнь будет путем ко спасению. И тогда, если не здесь, то за пределами земного бытия у нас будет надежда встретить «убогого Серафима», как он себя называл, великого угодника Божиего, преподобного всей нашей Русской земли.
Протоиерей Максим Козлов
Follow
