Страстная пятница – самый страшный день в истории человечества. В этот день совершилось, как казалось, предельное торжество зла: Христос, воплотившийся Творец мира, столько веков ожидаемый Мессия был отвергнут Своим народом, подвергнут страшным издевательствам, несправедливо осужден и убит.
Страстная пятница – самый страшный день в истории человечества. В этот день совершилось, как казалось, предельное торжество зла, человеческой зависти и неблагодарности: Христос, воплотившийся Творец мира, столько веков ожидаемый Мессия был отвергнут Своим народом, подвергнут страшным издевательствам, несправедливо осужден и предан самой мучительной и позорной, которая только когда-либо существовала, казни.
Каждый человек, действительно живущий жизнью Церкви, знает ужас и бесприютность этого дня. Конечно, мы знаем, что Христос воскреснет, что крестная смерть и Воскресение неотделимы в деле спасения человека, что без временного триумфа тьмы не было бы и победы над смертью, что в Своем крестном пути воплотившийся Бог, по словам пророка Исайи, понес наши болезни… изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши… и ранами Его мы исцелились (Ис. 53, 4-5), – и это было самое ясное проявление бесконечной божественной любви. Но какой ценой обходится этой любовь! И можно ли без содрогания сердца принять эту жертву?!
Этот день страшен еще и потому, что перед каждым он со всей беспощадностью ставит вопрос: А где я был бы тогда, в ту страшную ночь? И ответ на него неутешителен: даже апостолы, говорившие, что готовы умереть за Христа, и действительно думавшие, что умрут за Него, все разбежались, даже Петр, самый твердый и ревностный среди них, трижды перед лицом, если посмотреть, самой ничтожной опасности отрекся от своего Учителя.
А еще раньше, когда Христос молился в Гефсиманском саду: Авва Отче! всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты (Мк. 14, 36), – апостолы Петр, Иаков и Иоанн, которых Он взял с Собою, просто уснули, хотя Спаситель и просил их: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте (Мк. 14, 34).
Путь к смерти ужасен для каждого человека, а Иисус истинно был человеком, но, и более того, для Христа он был особенно труден. Для просто человека смерть неизбежна, это – единственный бесспорный и общий для всех факт биографии, от которого некуда деться и с которым нужно и можно смириться; Христос же пошел на смерть добровольно: Никто не отнимает ее [жизнь] у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее (Ин. 10, 18). Смерть была не властна над Ним, потому что, приняв всю полноту человеческой природы, Сын Божий был вне греха, породившего истление и гибель человека. И Христос в своем человеческом естестве боролся со смертью как совершенно чуждой Ему стихией, боролся до кровавого пота, но принял, пройдя эти борения, волю Небесного Отца и победил смерть Своим Крестом и Воскресением.
Митрополит Антоний Сурожский так пишет об этом: «Свободно, но с каким ужасом Спаситель отдал Свою жизнь. Первый раз Он молился: Отче, если Меня может это миновать – да минет. И боролся. И второй раз Он молился: Отче! Если не может миновать Меня эта чаша – пусть будет. И только в третий раз, после новой борьбы, Он мог сказать: Да будет воля Твоя.
Мы должны в это вдуматься: нам всегда – или часто – кажется, что легко было Ему отдать Свою жизнь, будучи Богом, Который стал 
человеком. Но умирает-то Спаситель наш Христос как человек: не Божеством Своим бессмертным, а человеческим Своим, живым, подлинно человеческим телом!».
И в эти великие и страшные минуты ученики дважды уснули, оставив Своего Наставника одного перед трагедией смерти, не проявив простого человеческого участия, которое, даже по естественным этическим нормам, необходимо было проявить к каждому, кому предстоит умереть. Потом много лет спустя все апостолы, кроме Иоанна, который закончит свои дни в ссылке, сами примут мученическую смерть за Христа, но в эту ночь они разбежались.
Простые же обыватели (а не с ними ли нам уместнее отождествить самих себя) кричали: возьми, возьми, распни Его! – а когда Пилат пытался отпустить Иисуса, угрожали игемону, по сути, политическим доносом и уверяли: Нет у нас царя, кроме кесаря (Ин. 19, 15), – чтобы только совершилась казнь Человека, которого они еще совсем недавно приветствовали как Мессию, ждали, что Он освободит их от римского владычества и даст мировое господство, и которого возненавидели, как только Он не оправдал их властолюбивых надежд (поступок гнусный не только с человеческой, но и с «гражданской» точки зрения).
А еще был Иуда, предавший своего Учителя и в эту страшную ночь дерзнувший поцеловать Его, чтобы указать, Кого необходимо арестовать. Были первосвященники и другие члены синедриона, столь возненавидевшие Христа, что не поленились среди ночи с нарушением всех возможных процессуальных норм учинить беззаконный суд над Иисусом, а потом не без труда добиться от царя Ирода и языческих властей исполнения приговора.
Также простые римские солдаты, которые вообще были ни при чем, которым не было дела ни до Моисеева Закона, ни до «иудейского» Мессии, но все же не упустившие возможности поиздеваться над Узником, Одним из многих в их служебной карьере. Они плевали Спасителю в лицо, били по щекам и смеясь спрашивали: прореки, кто ударил Тебя? (Лк. 22, 64) В насмешку они одели Его в порфиру (одежду багряного цвета, которую имели право носить только цари) и шутовски кланялись, говоря: радуйся, Царь Иудейский! (Мф. 27, 29; Мк. 15, 18; Ин. 19, 3). А еще возложили на голову Христа терновый венец и били по нему палками, от чего шипы врезались в череп. Потом эти воины исполнили и свои прямые профессиональные обязанности: распяли Христа между двумя разбойниками.
Еще были слуги и служанки, гревшиеся у костра во дворе первосвященника, чье невинное и вполне объяснимое любопытство (а что это за Иисус из Галилеи, из-за Которого нас подняли среди ночи) так напугало апостола Петра, что он трижды отрекся от своего Учителя.
Наконец, Пилат, который с самого начала знал, что Иисуса предали Ему из зависти и даже испытавший некоторое сочувствие и интерес к необычному Узнику. На философский вопрос игемона: что есть истина? (Ин. 18) – Иисус, впрочем, не ответил: в тот момент уместно было бы спрашивать не «что», а «Кто»: Истина стояла непосредственно перед Пилатом (Я есмь путь и истина (Ин. 14, 6) – свидетельствовал о Себе Христос). Но в том-то и дело, что прокуратор Иудеи не очень-то и хотел услышать ответ на свой вопрос: как большинство образованных римлян, он был немного скептиком и в Истину с большой буквы, судя по всему, не верил, хотя слова Иисуса, исповедавшего Себя Сыном Божии, и испугали его.
Пилат несомненно чувствовал, что Иисус не просто один из многочисленных иудейских проповедников, тем более, что жена игемона послала слуг сказать своему мужу: не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него (Мф. 27, 19). Прокуратор искренне хотел отпустить Иисуса: не без искусства опытного политика он пытался убедить народ и первосвященников отказаться от своих кровавых требований и даже вынудил их на совершенно неожиданное для мятежной Иудеи проявление лояльности к оккупационной римской власти (Нет у нас царя, кроме кесаря); когда это не помогло, Пилат прибег к «хитрости», приказав бичевать Иисуса, а по римскому праву за одно и то же преступление нельзя было наказывать дважды, да и вид измученного узника (Се, Человек (Ин. 19, 5)) должен был смягчить сердца иудеев.
Однако прокуратор, когда все его попытки отпустить Иисуса не увенчались успехом, не стал ради невинно Осужденного рисковать своею карьерой: могли начаться народные волнения, а иудейские старейшины наверняка донесли бы в Рим, что он не друг кесарю, поскольку выгораживал Человека, назвавшего Себя Царем Иудейским, а всякий, делающий себя царем, противник кесарю (Ин. 19, 12). У Пилата и так было много проблем по управлению постоянно бунтующей провинцией, и что значила для него жизнь одного Человека.
Мотивы поведения всех этих людей вполне по-человечески понятны и современному человеку. С каждой из этих групп людей мы может в той или иной степени отождествить и самих себя. И это страшно.
Среди всей этой вакханалии нечеловеческой или иногда «слишком человеческой» злобы, трусости и предательства Христос не сказал ни единого лишнего слова, не оправдывался перед натянутыми абсурдными обвинениями, не стал напоказ совершать чудеса, чтобы удовлетворить праздное любопытство царя Ирода, безропотно сносил побои и издевательства и ответил неправедным судьям только на те вопросы, на которые необходимо ответить, чтобы дать людям истинное знание о Себе Самом: о том, что Он Сын Божий и Мессия (даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого (эпитет Мессии в ветхозаветных пророчествах), сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных (Мф. 26, 64)) и истинный Царь Израиля. Так исполнилось пророчество Исайи: как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих (Ис. 53, 7).
Страстная пятница кажется торжеством абсурда, какой-то дикой иррациональности. Сама церковная служба подчеркивает парадоксальность и немыслимость всего, что происходит в этот день: «Страшное и необычайное таинство ныне подлинно зрится: удерживается Неосязаемый; связывается Освободивший Адама от проклятья; Испытующий сердца и утробы (внутренний состав человека) беззаконно допрашивается, заключается в темницу Затворивший бездну; Пилату предстоит Тот, Кому с трепетом предстоят небесные силы; получает пощечины рукою создания Создатель; на [Крестное] Древо осуждается Судящий живых и мертвых; во гроб заключается Разоритель ада».
И еще: «Одевающийся светом, как одеянием, стоял нагим на суде, и принял удары по щекам от рук, Которые Сам создал», «Ныне висит на древе Тот, Кто повесил (утвердил) землю на водах; терновым венцом покрывается Ангелов Царь; в порфиру шутовскую облачается Одевающий небо облаками; пощечины принимает Освободивший (от греха) Адама в Иордане», «Владыка твари предстоит Пилату… от Своих рабов поругается Создатель всех».
Но Христос добровольно принял смерть, и все эти трагические парадоксы еще одно, самое предельное проявление божественного самоумаления, кеносиса.
Ради людей беспредельный, неприступный, непознаваемый, не поддающийся никакому человеческому определению Бог Сам стал Человеком, лежал Младенцем в убогих яслях для скота, скрывался со Святым семейством в Египте от гнева Ирода, как все люди, жаждал и испытывал голод, и вот, сейчас, Он, претерпевший невообразимые мучения и издевательства, умирает на кресте.
По словам святителя Григория Богослова, Бог стал человеком, чтобы человек стал богом; умалился Сам, чтобы возвеличить человека. Однако уже Кресте Христос явил и Свою божественную силу. В час Его смерти померкло солнце, и завеса в храме раздралась по средине. Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух (Лк. 23, 46). Центурион (сотник), присутствовавший на казни, видев происходившее, прославил Бога и сказал: истинно человек этот был праведник. И весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь (Лк. 23, 47-48).
«Солнце увидело невиданное им, – говорит святитель Игнатий (Брянчанинов, – и, не стерпевши увиденного, скрыло лучи свои, как человек закрывает очи при невыносимом для него зрелище: оно оделось в глубокий мрак, выражая мраком печаль, столько глубокую, как горька смерть. Земля колебалась и потрясалась под событием, совершившемся на ней. Ветхозаветная Церковь растерзала свою великолепную завесу; так терзаются и не щадятся драгоценнейшие одежды при бедствии неотвратимом, решительном. И весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь».
Тело Иисуса было положено во гробе богатого и праведного человека Иосифа Аримафейского. Наступила Великая Суббота, время покоя, ожидания самого радостного в истории события – Воскресения Христова.
Follow
